После июльских переговоров в Стамбуле с участием представителей России, Украины, Турции и ООН возобновилась отправка морем украинских зерновых на экспорт. В то же время, по мнению некоторых российских чиновников, возникли препятствия вывозу российского урожая, а кроме того, существует угроза отечественному сельскому хозяйству из-за доминирования импортного посевного материала некоторых культур и семенного материала скота. Самая большая угроза исходит от запрета поставок сельхозтехники и запчастей к ней. Forbes разбирался, грозит ли кризис российскому сельскому хозяйству.
22 июля в Стамбуле завершились переговоры между Украиной, Россией, Турцией и ООН. Стороны договорились, что в Черном море будет создан коридор, по которому украинское зерно будет беспрепятственно вывозиться на экспорт. Одновременно был подписан меморандум, снимающий «различные ограничения на экспорт российской сельскохозяйственной продукции».
Что за ограничения сдерживали российский экспорт? Ведь и ЕС, и Минфин США не раз напоминали, что продовольствие под их санкции не попало. За день до подписания стамбульских соглашений, 21 июля, Совет Евросоюза принял решение, в котором говорилось: «Союз обязуется избегать любых мер, которые могут привести к отсутствию продовольственной безопасности во всем мире». «Ни одна из мер в этом решении или из каких-либо мер, принятых ранее в связи с действиями России по дестабилизации ситуации на Украине, — объясняли евробюрократы, — никоим образом не направлена на торговлю сельскохозяйственной и пищевой продукцией, включая пшеницу и удобрения, между третьими странами и Россией». Тем не менее перед стамбульскими переговорами российский министр иностранных дел Сергей Лавров заявил: «Хотя Запад очень громко напоминает, что зерно не подпало под санкции, они почему-то стыдливо умалчивают, что под санкции подпали суда, которые возят российское зерно: их не принимают в иностранных портах, европейских портах, их не страхуют, и в принципе все логистические, финансовые цепочки, которые связаны с поставками зерна на мировые рынки <...> оказались под санкциями наших западных коллег».
«Экспорт зерна и другого продовольствия не запрещали, — объясняет председатель правления Союза экспортеров зерна Эдуард Зернин. — Просто решили отменить [его] по-тихому. Не буду лукавить, скрытые санкции и невидимые барьеры серьезно затрудняют задачу экспорта. Нашему бизнесу существенно мешает военная страховая премия, введенная зарубежными страховщиками для дискриминации и удорожания российского зерна и повторенная под кальку их российскими коллегами». Зернин рассказывает, что их «союз уже обратился в Банк России с просьбой отменить «военную страховую премию» (то есть надбавку за риск. — Forbes) для возврата страхового тарифа в рыночную зону, что снизит риски и повысит нашу конкурентоспособность».
В своем письме Союз экспортеров, например, просил Центробанк разработать возможность страхования грузов и имущества перевозчиков от военных рисков на национальном уровне, поскольку даже при выросших ставках зарубежные компании не были готовы страховать риски, связанные с заходом судов в российские порты.
Впрочем, как объясняет Зернин, российские экспортеры «сосредоточили свои усилия на сохранении рыночной доли на наших ключевых рынках — Саудовской Аравии, Турции, Египте, Иране и Азербайджане, и эта стратегия дает свои плоды: на тендерах египетской [госкомпании] GASC наша доля уже увеличилась с 27% до 35% год к году».
Президент Российского зернового союза Аркадий Злочевский также признает, что есть санкции, «связанные со страховкой, есть ограничения по фрахту [судов]». «И даже в этих условиях мы продолжаем поставлять, например, в Италию твердую пшеницу, — говорит он Forbes. — Да, там объемы маленькие, но поставки идут, а вообще Европа — не наш рынок, и нам все равно, покупают ли там [нашу пшеницу] или не покупают».
Андрей Сизов, исполнительный директор аналитического центра «СовЭкон», не видит в существовании военной страховой премии большой проблемы. «Военная премия Lloyd’s (Lloyd's of London — рынок страхования, на котором встречаются андеррайтеры и страховые брокеры. — Forbes) удорожает страховки, — признает он в интервью Forbes, — но множество регионов — Йемен, Судан, Сомали — который год с ней торгуют [и ничего страшного не происходит]».
«Сложности вызывает именно транспортировка российского зерна российскими судами, поскольку ограничения распространяются именно на них, — объясняет партнер коллегии адвокатов Delcredere, руководитель санкционной практики Андрей Рябинин. — США, Великобритания и ЕС ввели разные ограничения на заход российских судов в свои порты». При этом возможна перевозка судами третьих стран, прежде всего дружественных, так как многие перевозчики из недружественных государств прекратили работу с Россией, говорит он. «Действительно, существуют санкционные ограничения, прежде всего в ЕС, на страхование судов, — рассказывает Рябинин. — Однако они не связаны с транспортировкой продовольствия, и поэтому сложности со страхованием судов, перевозящих российское зерно, относятся прежде всего к чрезмерному комплаенсу (проверке на соблюдение законов. — Forbes) страховых компаний и связаны с репутационными рисками, которые эти компании учитывают, отказывая в страховании».
Картофельная арифметика
Стамбульские соглашения выгодны не только Украине, получившей гарантии неприкосновенности ее экспортных поставок зерновых, но и самой России. Ведь западные государства подтвердили и отсутствие ограничений экспорта российского продовольствия, и отсутствие санкций на импорт сельхозпродукции. Это важно, поскольку отечественное аграрное производство сильно зависит, например, от импортного семени племенного крупного рогатого скота и привозного мелкого рогатого скота, а также от посевного материала некоторых культур (см. инфографику). Если семенами озимой пшеницы страна обеспечивает себя почти полностью, то по элитным семенам сахарной свеклы импорта больше 96%, по подсолнечнику — больше 72%, по картофелю — больше 65%.
Означает ли это, что при отсутствии этого импорта стране нечем будет засеять поля? Исполнительный директор Картофельного союза России Алексей Красильников предлагает посчитать: «Без учета огородов населения потребность в семенном фонде по картофелю для сельхозпредприятий, фермерских хозяйств, индивидуальных предпринимателей составляет сейчас 750 000-850 000 т. Чистый импорт — примерно 14 000 т картофеля элитных, суперэлитных репродукций. Эти семена сажают в России, урожай из них снова сажают, и только на третий-четвертый год из них получатся те самые сотни тысяч тонн посадочного материала, которые поставят на рынок — в торговые сети или предприятиям по переработке на чипсы и картофель фри».
Красильников не верит, что «европейские производители семян могут в сезоне 2022-2023 отказаться от поставок семян». «Это не отвечает интересам обеих сторон, — считает он. — Хотя надо признать, что российский рынок сбыта семенного картофеля далеко не первый в объеме сбыта для европейцев».
Впрочем, 2 августа нынешнего года заместитель министра сельского хозяйства Оксана Лут заявила, что министерство призывает региональные органы АПК готовиться к возможному запрету импорта семян из недружественных стран. Как считают на рынке, дело в намерениях некоторых иностранных поставщиков уйти из России из-за «спецоперации»* на Украине. Работающая под брендом Pioneer американская Corteva Agriscience, один из крупных поставщиков семян и средств защиты растений, еще в мае сообщила об уходе. Глобальная корпорация Bayer объявляла, что планирует принять решение о поставках семян для будущей посевной кампании с учетом развития ситуации на Украине.
Могут ли российские селекционеры сами вывести конкурентоспособные сорта? Красильников полагает, что могут, но это не все, что нужно для их успеха. «Предположим, что выведутся два-три классных сорта, не уступающие передовым зарубежным, — говорит он. — Но важно и другое: во-первых, популяризация, чтобы наши сельхозпроизводители их узнали, а во-вторых, чтобы эти сорта стали востребованными в торговых сетях и у переработчиков, а это цепочка сложная с учетом качества и сроков продвижения».
Попросивший об анонимности партнер одной из консалтинговых компаний сказал Forbes, что разговоры об уходе западных поставщиков посевного материала напоминают ему известный анекдот Бориса Березовского о еврее, который прощается, но не уходит. «Даже если они не будут здесь ничего производить, действительно забросят поля разведения гибридов, то вполне возможно, что через каких-то дистрибьюторов они будут экспортировать сюда уже готовый посевной материал», — предполагает он.
Парадоксальная статистика
«О возможном кризисе [в сельском хозяйстве] много разговоров, — говорит Злочевский из Российского зернового союза, — но на самом деле рисков немного. У нас есть импортозависимость по семенам ржи. Мы примерно на 70% используем немецкие гибриды от немецких компаний, таких как КВС или Германский семенной альянс, но на деле мы ввозим на территорию России всего 10% этих семян от так называемых прародителей гибридной ржи, а в Липецке есть принадлежащий немцам селекционный центр, в котором из прародителей производят эти гибриды и размножают их уже на российской территории, так что получается, что основная масса этих как бы импортных семян производится здесь, в России».
По словам Злочевского, только одна компания из поставляющих семена на наш рынок уходит, но если вдруг такое случится и с другими генетическими компаниями — обнаружится, что, например, та же глобальная Syngenta принадлежит китайской Sinochem и поставки можно будет заместить импортом из других мест (не из Европы), но из другого филиала той же компании.
Генеральный директор Института конъюнктуры аграрного рынка (ИКАР) Дмитрий Рылько считает, что «если хоть одна западная компания примет окончательное решение уйти из России, то ее место на рынке будет радостно распилено иностранными конкурентами, да и наши компании тоже не надо сбрасывать со счетов — они агрессивно работают, поэтому я слабо представляю, что нам вдруг нечего будет сеять». При этом он говорит, что к статистике соотношения импортных и отечественных посевных материалов нужно относиться с осторожностью. «Допустим, кто-то завозит сюда суперэлиту, потом [в первом поколении] превращает ее здесь в элиту, потом эту элиту превращает в первую репродукцию — вот уже два года прошло, и только название сорта говорит о том, что это было когда-то завезено, и вот вопрос: это что — импорт? — риторически спрашивает он. — Если это импорт, то получается, что, например, почти весь пивоваренный ячмень мы завозим, а если считать, что это российские семена, то получается, что мы почти ничего не завозим, а все выращиваем здесь».
«От того, где по некоторым культурам вы поставите водораздел, у вас может получиться, что какая-то культура преимущественно российская, а по другой методологии получится, что она же преимущественно иностранных селекций, — подытоживает генеральный директор ИКАР. — И обе методологии будут отражать какую-то реальность».
Кроме посевного и посадочного материала, Россия импортирует семя племенного крупного рогатого скота и мелкий рогатый скот. «Делается это для поддержания высокой эффективности производства, — объясняет независимый эксперт, бывший президент Мясного союза Мушег Мамиконян. По его словам, российские животноводы могут «обойтись без западной генетики, но эффективность будет хуже и будет падать, хотя и не катастрофически». Он считает, что последствия стали бы особенно заметны «через пять-семь лет, но этот материал можно взять у других стран, которые относятся к России дружественно».
У России есть зависимость от ветеринарных препаратов, которые выпускаются в недружественных странах, рассказывает он, однако в стране достаточно много импортозамещающих программ, огромное количество компонентов ветеринарных препаратов выпускает, например, Индия, которая не откажет в поставках. «Может, их эффективность чуть меньше, но это не катастрофично», — полагает Мамиконян.
Запчасти преткновения
Что действительно сильно ударило по российскому сельскому хозяйству, так это санкции, коснувшиеся поставок техники для него и запасных частей. На селе, как в авиации и автомобильном транспорте, ощутили нехватку запчастей для иностранной техники, доля которой составляет 30–40% отечественного парка. Тем временем, судя по отчетам, отечественное производство наращивает темпы. За первое полугодие, по данным ассоциации «Росспецмаш», продажи отечественной сельхозтехники выросли по сравнению с тем же периодом 2021 года на 21,7%, до 113,3 млрд рублей, а объем производства увеличился на 6%, до 117,6 млрд рублей. Гендиректор Петербургского тракторного завода (ПТЗ) Сергей Серебряков рассказывал в интервью, что в первом полугодии они выпустили 2000 тракторов, что на 22% больше, чем годом раньше, а прирост по году составит, «наверно, на 25–30% [больше] по количеству техники».
Решает ли это проблемы сельских производителей? Генеральный директор агрохолдинга «Степь» Андрей Недужко сообщил Forbes, что «холдинг продолжает ощущать дефицит запасных частей для импортных сельхозмашин, а крупные поставщики запчастей обещают поставлять товар в течение трех-шести месяцев, хотя можно купить некоторые неоригинальные запчасти и расходники для иностранной сельхозтехники». По его словам, в «Степи» большая часть техники — российского производства, и они наращивают парк отечественных машин, «однако у многих сельхозпроизводителей доля иностранной техники в структуре парка очень высокая и дефицит, а также существенное удорожание запчастей сказываются на производственных процессах крайне негативно».
В апреле в пятом пакете санкций против России Евросоюз запретил экспорт высокотехнологической продукции, в том числе поставки электроники, программного обеспечения, гидравлики, режущих частей жаток для комбайнов, форсунок и гидромоторов. Недужко рассказывает, что «гидравлических систем, другого сложного оборудования на рынке не хватает и аграрии стараются избегать замены, ограничиваясь ремонтом, когда это возможно».
Злочевский из Зернового союза признается, что сельхозпроизводители страдают «даже не от отсутствия новой западной техники — ей есть альтернатива, а от запретов, которые ударили по поставкам запчастей». «Мы пока занимаемся каннибализмом, — сокрушается он. — Разбираем часть техники на запчасти». По его словам, это критично: «В какой-то момент вся импортная техника просто встанет и не сможет работать, а это означает, что, если не будет альтернативной техники — отечественной, белорусской, китайской, — мы можем не успеть убрать весь урожай имеющимся в наличии парком».
Президент Ассоциации дилеров сельскохозяйственной техники (АСХОД) Павел Репников сказал Forbes, что «техника приходит из дружественных стран, поэтому донорства западной техники [то есть ее разборки на запчасти] в ближайшие пару лет не предвидится». Он объясняет, что если, например, в российской авиации много однотипных самолетов Boeing и Airbus, части которых взаимозаменяемы, то сельхозмашины очень разные, и парки в хозяйствах, если это не очень крупные агрохолдинги, где могут купить 40-50 одинаковых машин, тоже разнообразные. «Это лотерея, — сравнивает президент ассоциации. — Запчасти могут подойти, а могут и не подойти, поэтому в донорстве нет смысла, скорее, стоит надеяться на параллельный импорт».
Репников напоминает, что, например, в Латинской Америке есть заводы John Deer и других производителей, и дилеры ищут, откуда можно организовать поставки. Если поставки западной техники и запчастей быстро не восстановятся, а российские производители не смогут вовремя заместить недостающую часть линейки тракторов, комбайнов и механизмов, президент АСХОД прогнозирует, что через два года это может начать сказываться на объемах производства сельхозпродукции: понемногу начнется сокращение посевных площадей, соответственно, будет уменьшаться сбор урожая».