Низкий рубль — основа развития производства в России

Владельцами холдинга являются братья Александр и Виктор Линники. В интервью ТАСС президент компании Виктор Линник рассказал о том, когда отечественные производители накормят россиян говядиной и свининой, выгоден ли "Мираторгу" для выхода на новые рынки скандал с бразильским мясом, почему, по его мнению, ВТО является вредной для России организацией и не правы те, кто обвиняет его компанию в большой господдержке, как живут американские ковбои в России и как выращивают "счастливых" коров, а также почему владельцы агрокомпаний должны в поля ездить, а не контролировать бизнес из штаб-­квартиры.

— В Бразилии, которая является крупнейшим в мире экспортером мяса, недавно разразился скандал вокруг продажи некачественной продукции. Некоторые страны объявили об отказе от импорта товаров, ставших предметом расследования. Вы начинали свой бизнес с сотрудничества с данной страной, продолжается ли оно сейчас и как следите за качеством ввозимой продукции?

— Мы продолжаем работать с бразильскими партнерами. С точки зрения профессионала, там, в принципе, ничего страшного не произошло.

Во-­первых, в Бразилии тысячи заводов, которые занимаются производством мясной продукции. Есть подозрения, что в 20 из них нечистые на руку ветеринары фальсифицировали документы. В любой стране при желании можно найти что-­то подобное, но важен размер, масштаб таких нарушений. Здесь раздули из мухи слона, и эта громкая история, на мой взгляд, больше следствие мировой конкуренции по мясу, чем реальных проблем.

Мы работаем с бразильскими поставщиками почти два десятка лет, и я могу точно сказать, что проблемы с качеством продукции у них нет. Это действительно лидеры глобальной индустрии: в той же компании BRF более 100 тыс. человек работает, а компания JBS — крупнейший производитель говядины не только в Бразилии, но и в мире.

Мы лично знаем и владельцев, и топ-­менеджеров этих компаний, и других крупных производителей. Они, кстати, нам завидуют, потому что в России действительно есть политическая стабильность и предсказуемость в отличие от Бразилии, где постоянно случаются какие-­то скандалы, а инвестор­производитель просто не знает, что произойдет завтра.

— На сегодняшний день вполне достаточно тех ограничительных и контрольных мер, которые принимает Россельхознадзор (РСХН), чтобы не допустить на российский рынок некачественную мясную продукцию из-­за рубежа?

— Да, достаточно. В России Россельхознадзор ведет жесткую политику относительно требований к качеству продукции; это, кстати, касается не только Бразилии, но и в принципе всего импорта. И вы можете видеть: периодически регулятор проводит аттестацию и переаттестацию, по итогам которой запрещает тем или иным предприятиям поставки в нашу страну, потому что у нас жесткие требования к безопасности мяса.

Кроме того, мы сами постоянно проводим мониторинг безопасности мяса, импортируемого в Россию и, конечно, наш контроль учитывает не только ветеринарные сертификаты, которые выписывают бразильцы. Мы постоянно отбираем пробы и проверяем на безопасность мясо. И надо сказать, что бразильцы за последние 10–15 лет значительно прибавили в соблюдении правил производства и безопасности продукции благодаря усилиям РСХН.

— Следствием скандала в Бразилии стало резкое снижение объема продаж бразильской продукции на мировом рынке. Вам данная ситуация на руку, чтобы активней продвигать российскую продукцию?

— Во-­первых, на бразильское мясо мало кто ввел реальные ограничения. Те страны, которые стремятся ограничить его доступ на свой рынок, возможно, этой ситуацией и воспользуются, но к качеству мяса это отношения не имеет.

Для нас, российских компаний, экспорт сейчас стратегически важен. Россия с населением 140 млн человек — сравнительно небольшой рынок, если смотреть в глобальной перспективе. И здесь конкуренция с бразильскими производителями не самая большая проблема для нас.
Основной вопрос — как будет развиваться отечественное сельское хозяйство, если спрос будет ограничен только емкостью внутреннего рынка. Например, конкуренция производителей мяса птицы уже достигла такого уровня, что последние три года цены на продукцию не растут, несмотря на инфляцию, девальвацию рубля и другие факторы.

Стратегически именно экспорт является стимулом для инвестиций в развитие производства сельхозпродукции в нашей стране. И здесь большие проблемы создают технические барьеры, с которыми мы сталкиваемся при входе на новые рынки. Важнейший момент — мы должны каждый раз, когда пытаемся выйти в другие страны, доказать, что наша продукция безопасна.

 — Это касается и Китая?

 — Да, многих стран, в том числе Китая. Мы, производители и государство, должны доказать, что наша продукция безопасна: для этого представители иностранных государств проводят инспекции наших предприятий — у нас уже были десятки инспекций: и японцы, и сингапурцы, и китайцы… Только когда технические вопросы сняты, начинаются переговоры о доступе на рынок. Наша страна, к сожалению, когда вступала в ВТО, вползла туда на коленях, соглашаясь почти на все условия. Мы говорили, что ни один экспортный рынок для нас после вступления в эту организацию не откроется.

— Вы и раньше резко высказывались о ВТО, насколько я понимаю, ваше мнение не изменилось…..

— ВТО — я говорил и повторю — это вредная для нас организация, потому что фиксирует Россию в виде сырьевого придатка. Кстати, у российских сырьевиков и без ВТО никогда не было проблем с поставками нефти и газа, например. Сырье туда выезжает свободно, и понятно почему: если переработка там, значит, основные компетенции — там, налоги — там, рабочие места — там, обучение людей — все там.

Есть статистика от австралийцев по мясному скотоводству: один килограмм говядины — это семь рабочих мест в смежных отраслях: машиностроение, генетика, производство минеральных удобрений и т.д. Сельское хозяйство — реально огромный пласт экономики, который тащит другие сектора, дает синергетический эффект.
Мы, российский рынок сельского хозяйства, в прошлые годы реально сдали, и сейчас на глобальном рынке нас особо никто не ждет. Посмотрите, даже после того как ввели контрсанкции, импорт в Россию никуда не делся. Объем квот огромный, и та же Бразилия как ввозила, так и ввозит мясо, забрав долю рынка у американцев и европейцев.

Но когда мы хотим поставить в Бразилию российскую продукцию, они присылают огромный опросник. Хорошо, мы его заполнили и ждем уже шесть месяцев, чтобы России разрешили поставки всего с нескольких предприятий. Мы просим бразильцев об аттестации, а они просто выкручивают нам руки.
Цена вопроса для нашей страны огромная. Если такие рынки, как Китай, Япония будут открыты для экспорта говядины, свинины, птицы, то только "Мираторг" через два­-три года достигнет экспорта до $0,5 млрд. Это зарплата, технологии, развитие производства здесь, в нашей стране, и не только в сельском хозяйстве, но и в смежных отраслях.

— У вас есть планы экспорта в Китай, который сам является крупнейшим экспортером мяса. Как намерены завоевывать рынок — предлагаете более выгодную цену из-­за удачного соотношения курса рубля и юаня или за счет вкусовых предпочтений китайцев — они едят субпродукты, которые в России не так охотно покупают?

— Во-­первых, мы конкурентны по цене, во-­вторых, у нас продукция реально экологически чистая и безопасная — китайцы, поверьте, это ценят и готовы платить.
Как только будет решен вопрос о поставках в КНР на уровне переговоров руководителей двух стран, то мы Китай сразу откроем как рынок. В любом случае, есть понимание, что развитие внутреннего производства сельхозпродукции будет продолжаться, и мы обречены на поставки китайцам рано или поздно. Кстати, они это тоже прекрасно понимают — у Китая нет возможности накормить себя уже сейчас, и с каждым годом эта ситуация будет ухудшаться.

Важен не только Китай, но и другие рынки Азии. Мы уже получили аттестацию на поставки в Японию термически обработанного мяса, полуфабрикатов с нашего завода в Калининграде во многом благодаря поддержке государства — переговорам Владимира Владимировича Путина и премьер­министра Японии Синдзо Абэ. Уже несколько крупных японских компаний прорабатывают возможности поставок нашей продукции. Я думаю, что через два­четыре месяца мы их начнем.

Постепенно число экспортных рынков увеличивается: из Калининграда мы уже начали поставки в Марокко, из Брянска — в ОАЭ, Катар, Бахрейн, Гонконг.  Принципиально важным для нас является вопрос стоимости рубля, он должен быть максимально дешевым — это фундаментальная основа для развития собственного производства, привлечения российских и иностранных инвестиций, защита от импорта…

У нас нет другого пути для ускорения развития экономики.
Посмотрим на факты: с начала прошлого года стоимость рубля выросла на 20–25% — это значит, что российские сельхозтоваропроизводители стали менее конкурентны на эту сумму. И в то же самое время мы (производители) бьемся за доли процента в снижении себестоимости.

Государство может реально помочь сельскому хозяйству, если национальная валюта будет дешевой, но стабильной. И это возможно, ведь получалось же у Центробанка держать рубль стабильно крепким на одном уровне почти десять лет, несмотря на двузначную инфляцию.

Еще один важнейший вопрос — стоимость кредитных ресурсов. Мне, как и всем, кто занимается реальным производством, непонятно, почему учетная ставка ЦБ равна 9,75% при целях по инфляции 4–5% в этом году? Учетную ставку надо снижать — сейчас она работает только на благо банков. Которые, кстати, снимают сливки с государственной поддержки аграрному сектору. В бюджете Минсельхоза 50% заложено на субсидирование процентных ставок по инвестиционным и "коротким" кредитам. Мы этих денег просто не видим: из­за высокой ставки кредитования они "проезжают" от государства сразу в банки. Снижение учетной ставки сразу освободит существенную часть этих ресурсов, которые можно будет использовать более эффективно.

— Какова доля экспорта в обороте компании сейчас?

— Оборот у компании в 2016 году более $2 млрд, экспорт — $50 млн. В этом году планируем увеличить поставки на экспорт до $100 млн.

— Раз мы заговорили об экспорте и о том, что при этом полностью не решен вопрос о продовольственной безопасности России. Птица, свинина, говядина — мы уже можем говорить, что рынок заполнен и мы накормили Россию?

— В государственной доктрине сказано, что нам необходимо снизить уровень импорта минимум до 15%, чтобы обеспечить продовольственную безопасность России.
Если посмотреть на рынок свинины, то при потреблении около 4 млн тонн в год в страну ввозят 250–300 тыс. тонн импорта. С одной стороны, это говорит о реальных успехах государственной политики по импортозамещению, но с другой — это по­-прежнему огромные объемы с учетом потенциала нашей страны. Кстати, у "Мираторга" в прошлом году доля импорта в обороте снизилась до исторического минимума 17%, хотя общий объем продаж вырос на 17% — до 683 тыс. тонн. Причина простая — увеличение собственного производства.

Можно критиковать и не критиковать власть, но десять лет назад Владимир Владимирович (Путин. — Прим. ТАСС) нам четко обозначил приоритет развития и поддержки собственных сельхозтоваропроизводителей. Результат — сейчас у нас есть своя птица, через несколько лет по свинине будет полное импортозамещение, по говядине — лет через пять-­восемь, наверное.

— Вы начали работать в бизнесе в 1990­е годы, когда все легко зарабатывали деньги. Начинали с торговли — фактически поставок продукции в Россию. Как вы после пришли к мысли, что нужно заниматься не только импортом мяса, но и производством его в России, насколько это было легко, какие были сложности?

— Мы начали заниматься импортом в середине 1990­х, когда рынок был пустой, все было разрозненно. Например, самая крупная компания тогда была "Союзконтракт", которая специализировалась только на импорте куриных окорочков. Бизнес был простой — привез, продал.

Уже в 1998 году "Мираторг" стал компанией номер три среди импортеров в России — ввозили свинину, говядину, немного окорочков. Торговля — один из самых сложных бизнесов, и мы получили очень неплохой опыт.

В итоге для нас стало очевидно, что хотя мы и вкладываем в торговый бизнес много сил и средств, но строим колосс на глиняных ногах. Торговля импортом в чистом виде — это всегда огромные риски, которые плохо контролируются. Ты работаешь с кредитным плечом, а ветеринары могут закрыть тебя в любой момент. Плюс в экономических отношениях стран всегда присутствует политика. И сложно строить компанию, вся деятельность которой зависит от того, будет ли зафиксировано в одной из стран определенное заболевание животных или нет. Это несерьезно.

Конечно, мы ездили по всему миру, смотрели на производства наших поставщиков, как они развиваются, как работают. И понимали, что в России есть огромный потенциал для развития. Мы, кстати, одни из первых привезли в Россию иностранных инвесторов для вложения в реальный сектор, в производство. Начали бизнес с бразильцами в Калининграде, но в итоге выкупили их долю — поверьте, они очень хорошо на этой инвестиции заработали.

Четкий сигнал от государства идти в отечественное производство мяса мы получили в 2004 году, когда были введены квоты на импорт сельхозпродукции. Тогда мы купили первый актив — свиноводческую ферму в Белгородской области. Все остальные активы мы построили с нуля, реализовали идею вертикальной интеграции — свиноводство, птицеводство, потом крупный рогатый скот (КРС). И сейчас в "Мираторге" работает 27 тыс. человек.

Посмотрите, меньше чем за десять лет в России мы создали современное, высокотехнологичное производство. И недавно китайский производитель свинины номер один приезжал на наши предприятия, мясоперерабатывающие заводы и четко сказал, что у нас лучшее убойное предприятие, которое он видел в мире.

— Вы не отказались от идеи "счастливых" коров, которых нельзя пугать?

— Вы правы — это называется бесстрессовое содержание животных. Коровы и бычки буквально живут в условиях дикой природы. Мы не строим коровников, животные круглый год на улице.

Кроме того, у нас строжайше запрещено, под угрозой немедленного увольнения, не только бить животных, но и просто кричать на них. Коровы умные, они и так все понимают. Это самое интеллигентное животное. Посмотрите, как они заботятся о своих телятах, как ухаживают за ними, даже детские сады организовывают! Сейчас пойдут отелы, приезжайте, сами увидите (смеется). Надо ехать туда, на фермы: поля, многолетние травы, коровы, телята, которые рождаются в дикой природе без родовспоможения.

— Вы несколько лет назад приглашали на работу ковбоев — людей, которые умеют работать с мясными породами КРС. Они остались еще у вас?

— Нам пришлось это сделать просто в силу того, что в нашей стране экспертизы по работе с КРС мясных пород просто не было. В СССР было принято решение, что от коровы нужно получать прежде всего молоко, а потом уже мясо. В итоге ни того ни другого не получили. Мы объехали полмира и выбрали модель развития мясного скотоводства — круглогодичное содержание на открытых пастбищах, американскую модель. Пришлось привезти и специалистов, которые знают, как надо работать с мясным КРС во всех тонкостях. Директор по производству у нас тоже иностранец, профессор, у которого в Штатах осталось собственное ранчо.

Вместе с маточным поголовьем абердин­ангусов мы привезли в Россию 10–12 ковбоев. Они, кстати, приехали к нам с семьями. Это ковбои в четвертом поколении — они знают о животных буквально все и передают эти знания нашим российским сотрудникам. Живут они на фермах в Брянской области в лучших условиях, чем жили в США.
Там у него был картонный домик, который дунет ветер и развалится, а тут нормальный дом и зарплата в два раза больше, чем в Штатах. По мере передачи знаний и обучения наших сотрудников необходимость в иностранных специалистах снижается. Сейчас их осталось буквально несколько человек, которые работают больше как консультанты. А вот наших российских ковбоев уже больше 1000.

— Вы их называете ковбоями?

— Нет, мы называем их операторами.

— Вы считаете, что на сегодняшний день есть все предпосылки, чтобы деньги зарабатывать в сельском хозяйстве?

— Да, у нас деньги зарабатываются не в Москве, а в регионах. Поэтому надо ездить, смотреть и самим быть погруженными, а сидя в Москве ничего не сделаешь, будет банкротство.

Мы каждую неделю летаем в Белгород и Брянск, раз в месяц — в Калининград. У нас только под пастбищами 500 тыс. гектаров. Мы вначале пришли в Брянск, потом запустили межрегиональный проект мясного скотоводства, в который вошли соседние регионы: Смоленская, Калужская, Тульская, Орловская области. В этом году посевная площадь в этих новых регионах увеличилась в три раза: чистим поля от леса, кустарника, сеем и зерновые культуры, и многолетние травы. Иногда нас обвиняют, что мы в регионах давим личные подсобные хозяйства, мелких фермеров. На самом деле конкуренции у нас с ними нет, потому что мы с мясным скотоводством заходим туда, где вообще нет никакого сельхозпроизводства.

Муниципалитеты в восторге — во­первых, местный бюджет получает доход. Например, в Стригинском сельском поселении Смоленской области мы выиграли торги на землю: в ходе торгов цена выросла в четыре раза по сравнению с начальной — до более чем 17 млн рублей. Для сравнения: годовой бюджет этого поселения составляет 2,5 млн рублей.

Мы создаем рабочие места с белой зарплатой, которая существенно выше средней в сельском хозяйстве региона: для людей это важно, потому что стабильная высокая зарплата дает уверенность в завтрашнем дне. Мы реально меняем ситуацию на территориях, где работаем, и многие люди благодарны за это.

— Что необходимо, на ваш взгляд, для реализации крупных проектов в АПК и каких мер поддержки отрасли сейчас не хватает?

— Условия, которые необходимы для реализации крупных проектов в агропроме, не изменились за последние пять­-семь лет. Я неоднократно их озвучивал и готов повторить. Первое — создание единой ветеринарной службы, второе — это защита от небезопасного импорта, третье — развитие экспорта. Почему мы так активно развиваемся, вкладываем в экспорт? Потому что потенциал у нашей страны с точки зрения земельных ресурсов, воды, климата — огромный и уникальный. Такие объемы земли с климатическими условиями для сельского хозяйства сейчас мы не найдем ни в одной стране мира. У России есть уникальная возможность выстроить вертикальную интеграцию, что мы успешно делаем.

Мы заинтересованы в развитии стратегии поддержки отечественного сельского хозяйства, и как бизнес, как эксперты выходим на профильные министерства и ведомства с предложениями о повышении эффективности действующих и запуске новых мер поддержки

Вот один из примеров. У нас в стране можно было получить господдержку, взять кредит, вырыть яму и просто исчезнуть с деньгами.

А в Европе надо сначала построить предприятие, ввести его в эксплуатацию и только после этого инвестор может получить компенсацию в виде поддержки от государства — 20–30% от капитальных затрат. Это правильный механизм, который позволяет существенно снизить риски для государства и повысить эффективность проектов.
Мы выступили с предложением о внедрении такого механизма в России, добивались такой формы поддержки два-­три года, и в итоге он заработал.

По такой схеме "Мираторг" запускает производство "розовой телятины" в Курской области. Вначале мы построили фермы по выращиванию и откорму молодняка КРС молочных пород и только потом, после их введения в эксплуатацию, получим компенсацию части капзатрат от государства.

Молочных телят мы покупаем у местных фермеров, которые в итоге также выигрывают от господдержки нашего проекта, поскольку цены на молодняк сразу выросли.

— Каковы ваши планы по инвестированию?

— С 2004–2005 годов компания инвестировала около 200 млрд рублей в реальную экономику, в вертикально интегрированное производство. Это и крупнейший комплекс по переработке свинины в Белгородской области, и две ультрасовременные бойни по птице и крупному рогатому скоту в Брянске.

У нас есть проект по удвоению свиноводства стоимостью 160 млрд рублей, который позволит увеличить производство более чем в два раза — до 750 тыс. тонн в год. Уже сформировали земельные массивы, площадка под бойню уже подобрана рядом с Курском. Строить начнем этим летом.

Сейчас одна из главных задач для нас, основное направление инвестиций — это строительство новых ферм КРС в рамках межрегионального проекта. У нас уже сейчас маточное стадо абердин­ангусов составляет 160 тыс. голов. Мы перестали ввозить быков из­-за границы, у нас в этом году будет 160 тыс. отелов — рекорд за всю историю страны. Собственное поголовье — база для расширения производства мяса. Поэтому наша цель — через три года увеличить поголовье абердин­ангусов до 1 млн. Мы в этом году забьем около 160 тыс. голов КРС, а через два­-три года стоит задача довести показатели до 500 тыс. — вывести предприятие по убою и переработке на максимальную мощность.

Важно понимать, что стратегически правильно постоянно повышать глубину переработки, увеличивая ассортимент продукции с высокой добавленной стоимостью. Это позволяет снизить себестоимость основного продукта — мяса. Ровно в этой логике мы планируем запустить производство кормов для кошек и собак.
Кроме того, важно работать и над повышением эффективности по всей вертикально интегрированной цепочке. Поэтому мы рассматриваем проект производства премиксов (кормовых смесей), чтобы не закупать их с рынка, а потреблять свои.

Другой пример: у нас 500 тыс. гектаров пастбищ и каждый год мы ввозим семена многолетних трав из Голландии и Дании. В России своих семян, к сожалению, пока нет, как вы понимаете, в свое время все развалилось. И сейчас в Смоленской области мы запускаем производство своих семян. И государство нас поддерживает, потому что это уже не проект одного "Мираторга", но создание инфраструктуры для целой подотрасли мясного скотоводства.

— Вы будете развивать проект по выделке шкур?

— Сейчас мы производим мокросоленые шкуры, которые экспортируем, например, в Италию или продаем в России в зависимости от конъюнктуры рынка. Фактически это сырье низкой степени переработки. Этим летом начнем строить предприятие по выделке шкур с инвестициями 2,5 млрд рублей. В итоге будем получать высококачественные обработанные шкуры, краст. Это очень востребованный на мировом рынке продукт: в том же Китае огромный спрос, поскольку шкура абердин­ангуса толстая, а стандартизированное производство гарантирует и стандартный размер, что принципиально важно для массового производства. Также мы провели переговоры и с российскими потребителями, в том числе автопроизводителями — они готовы сотрудничать с нами, им локализация очень интересна. Важно, что производство будет экологически чистым: мы инвестируем свыше 500 млн рублей в высокотехнологичные очистные сооружения, чтобы влияние на окружающую среду было минимальным.

— Одним из основных регионов, где вы работаете, является Брянская область, где сейчас власти отстаивают идею рекультивации и введения в оборот чернобыльских земель. Вы поддерживаете эту идею?

— Да, идею поддерживаем. Все фермы "Мираторга" в Брянской области находятся только на землях, где разрешена сельхоздеятельность, что официально подтверждается заключениями ФГБУ "Брянскагрохимрадиология". У компании нет ферм в Новозыбковском, Гордеевском, Злынковском, Красногорском районах, которые 30 лет назад наиболее пострадали от аварии на Чернобыльской АЭС.

Расширение проекта за пределы Брянской области в соседние регионы связано как раз с тем, что свободных и пригодных для сельского хозяйства земель в регионе практически не осталось. В бывшие радиационные районы мы не планируем заходить ни в каком виде, предоставим эту возможность другим инвесторам.

В то же время то, что делает брянская администрация для решения проблемы, — рекультивация зараженных территорий — в долгосрочной перспективе идея правильная и важная, но требует серьезных инвестиций и времени.

В свое время Лукашенко (президент Республики Беларусь. — Прим. ТАСС) пошел по такому пути, и сейчас, по официальной белорусской статистике, у него ни одного гектара радиационной земли нет и земля используется эффективно.

— Вас многие обвиняют в том, что "Мираторг" год за годом получает практически все средства, которые есть в брянском бюджете на поддержку животноводства…

 — Вопрос действительно периодически возникает, а началось все как раз с Брянской области. "Мираторг" начал масштабные инвестиции в этом регионе, стал с нуля строить вертикально интегрированное производство, распахивать заброшенные земли, строить фермы КРС. Разумеется, мы получали господдержку в рамках действующих механизмов, а объем средств для местных фермеров уменьшился. Но когда ситуацию с недовольными "фермерами" копнули поглубже, то оказалось, что главный организатор кампании против нас (инициатор фермерского протеста. — Прим. ТАСС) просто привык сидеть на господдержке без всякого контроля. Он людям даже нормальные условия труда обеспечить не может: у него доярка по 5 тыс. рублей в месяц получала, работая с красными от холода руками зимой.

Раньше местные "фермеры" субсидии на строительство коттеджей и поездки за границу тратили. Мы пришли и сказали: "Ребята, а давайте посмотрим, какой у вас результат, что вы в предыдущие пять лет делали?" И похвастаться они смогли только своими коттеджами.

У нас позиция открытая: инвестируйте столько, работайте столько, сколько мы, и будете получать такую же поддержку. Значительные суммы может получать каждый фермер — вопрос в масштабах бизнеса.

Но покажите компанию хотя бы в два раза меньше по оборотам, где владельцы сами занимаются бизнесом? В большинстве случаев владельцы агрокомпаний контролируют бизнес из штаб-­квартиры, но в поля не ездят. А мы в полях, мы на фермах, у нас отличная команда и хорошая кредитная история.

Нас поддерживают как любого другого сельхозтоваропроизводителя, но нас и проверяют, поверьте, очень тщательно — вдоль и поперек. Мы показываем эффективность использования каждого рубля, поэтому нам доверяют.

— Компания по сей день зарегистрирована в офшорах...

 — Это связано только с вопросами владения. Мы все налоги платим в России и не используем наш кипрский офшор для минимизации налогообложения. 
Мы достаточно открыты, все наши кредиторы имеют четкую информацию о структуре владения компанией: владельцами холдинга являемся я и брат. Сейчас мы делаем некие шаги, просто еще рано говорить об этом, для того, чтобы быть ближе к России в этой части.

— Как у вас складываются отношения с главами регионов, где вы работаете, в том числе и с новыми? Например, в том же Калининграде, где у вас есть крупное производство, недавно поменялся руководитель — вы взаимодействуете с ним?

 — Да, в обычном рабочем режиме. Антон Андреевич Алиханов (врио главы Калининградской области. — Прим. ТАСС) — молодой, энергичный, мы уже общались, дискутировали. Он современных взглядов, энергичный, так что дай бог ему удачи. Мы, кстати, собираемся инвестировать в регион еще порядка 6 млрд рублей в ближайшие два года, прежде всего в новые фермы.
Год назад было принято решение по распределению субсидий сельхозтоваропроизводителям с федерального уровня на местный. Это означает, что большинство инвесторов будет в тяжелейшей ситуации, потому что в каждом регионе, допустим, мне как инвестору придется договариваться отдельно с каждым губернатором.
Это непросто, потребуется больше времени, сил и усложнит ситуацию. Например, у нашего проекта по мясному КРС срок окупаемости больше 12 лет, а с губернаторами сложно заключать долгосрочные соглашения, максимум на год.
Ровно поэтому мы в свои бюджеты в графу "субсидирование от регионов" сейчас ставим "ноль", потому что ты не знаешь, сколько получишь из местных бюджетов в качестве поддержки. Вот в том же Белгороде одним из плюсов является то, что там четко можно с губернатором договориться и быть спокойным за выполнение условий для инвестора. В других регионах сложнее. Ты вначале договариваешься, тебе говорят "да", но потом ты остаешься один на один со своими проблемами.

— Создавая компанию такого уровня, вы хотите стать номером один в своем деле в мире?

— Сложно сказать… Но люди уже учатся у нас. Я говорил, что китайцы приезжали посмотреть наши бойни, побывали в "Мираторге" французы, американцы, англичане, бразильцы…

Современное производство мяса в мире — это новые технологии, миллиарды инвестиций, десятки тысяч сотрудников, десятки лет опыта и последовательной работы, конкуренция на мировом рынке мяса, развитие экспорта, совместная работа с государством…

У нас четкое понимание — мы должны быть номером один в своей отрасли для того, чтобы у "Мираторга" было будущее. И это наша ответственность перед сотрудниками нашей компании и партнерами. Достижение этой цели реально — в мире есть компании нашего профиля, которые имеют оборот в десятки миллиардов долларов, там высокие технологии, и мы уже сейчас начинаем конкурировать с ними.